Второе чтение законопроекта о реформе местного самоуправления в Красноярском крае перенесли с 29 на 15 мая. Документ, внесённый губернатором, обернулся протестами в районах края — планируется не только упразднить сельские и большинство городских советов, но и ликвидировать часть районов. Реформа показывает признаки оторванности системы управления от реальной ситуации, считают политологи.
Губернатор Красноярского края Михаил Котюков («Единая Россия») в конце апреля 2025 года внёс законопроект, предполагающий, что вместо 472 муниципальных образований в крае будет только 39. Ликвидируются все сельсоветы и советы депутатов большинства крупных городов — Минусинска, Ачинска и других (остаются только горсоветы Красноярска, Норильска и трёх закрытых городов). В муниципальных округах будут созданы собственные советы, но общее число депутатов, которые представляют интересы жителей, сократится примерно в 10 раз.
Заксобрание края одобрило документ в первом чтении голосами депутатов от «ЕР», «Новых людей» и «Зелёных», несмотря на недовольство жителей. Краевые отделения КПРФ и ЛДПР публично выступили против.
Второе чтение было запланировано на 29 мая, но руководство заксобрания во главе с единороссом Алексеем Додатко перенесло его на 15 мая. Депутат от ЛДПР Алексей Бойков считает, что власти нарушают нормы парламентаризма и не дают гражданам подать поправки в заранее указанные сроки.
«Жителям по сути закрывают единственную возможность быть услышанными, отбирая у депутатов время на подготовку проекта», — отметил Бойокв.
Обращения против реформы записывают обычные жители, партийные активисты и муниципальные депутаты, участники боевых действий и представители казачества. Жители некоторых районов провели акции прямо во время мероприятий, приуроченных к 9 мая — в Тасеевском районе, который сливают с Дзержинским в единый Дзержинский муниципальный округ, прошёл автопробег, а в Манском районе, который пытаются присоединить к Уярскому, главным лозунгом стал «Бессмертный полк за Манский район».
Протест неожиданно принял «массовый характер», считает красноярский политолог Сергей Комарицын: «Все соседи Красноярского края достаточно осторожно подошли к реализации реформы: выбрана модель постепенного перехода, сохраняется смешанная система организации МСУ и тому подобное. И никто не планирует радикальных изменений внутрирегиональных административных границ. А в Красноярском крае совершенно неожиданно этот вопрос оказался главным в политической повестке»
Другой сибирский политолог Алексей Мазур предположил, что администрация края могла не учесть местную специфику и неверно оценить общую ситуацию.
«В ходе реформы местного самоуправления в современной России мы наблюдаем некоторые признаки „отрыва“ системы управления от сложившейся реальности. Наиболее ярко это проявилось в Красноярском крае, где избранный лишь в 2023 году губернатор Михаил Котюков затеял одну из самых масштабных и радикальных реформ местного самоуправления. Как уже понятно — без учёта специфики края в целом и его отдельных районов в частности. <…> Ликвидация сельсоветов и перевод управления на районный уровень — давно вызревшая тема. Большая часть сельсоветов не имеют ни достаточных бюджетов, ни квалифицированных кадров для управления. Поиск нового главы и подбор депутатов — постоянная головная боль управленцев районного уровня. Но под „общую гребёнку“ стали попадать и советы в малых городах, входящих в состав того или иного района. И тут уже важна местная специфика — такие населённые пункты могут иметь и свою собственную городскую жизнь, и местное сообщество».
В Красноярском крае пошли ещё дальше, решили не только ликвидировать городские советы в не самых маленьких городах, но и упразднить некоторые районы, присоединив их к другим, обратил внимание Мазур.
«Как из Москвы не видно „сложности“ того или иного региона, так из мегаполиса абсолютно невозможно понять умонастроения в том или ином удаленном районе. А они все — разные. В них существуют внутренние связи, противоречия, конфликты и интриги. И далеко не всегда они укладываются в формальную структуру управления. Если номинальность власти сельсоветов всем более-менее понятна, то район — это уже реальная „инфраструктура оказания государственных услуг“. Здесь решаются вопросы ЖКХ, здесь находится районная больница (и она же — поликлиника). Жители расформированных районов задаются вопросами — „Куда теперь ездить решать проблемы? Ещё дальше? А больницу тоже объединят и перенесут?“»
Для чиновников администрации нового объединённого округа их «старый район» всё равно будет более «своим», чем присоединённый, считает политолог.
«Не будем забывать и про фактор местной элиты. Чиновники администрации, депутаты районного совета, главы муниципальных предприятий. Да и местные предприятия тоже вряд ли в восторге — все связи были налажены, всё известно и понятно, а теперь — ехать в другой район обо всём договариваться? Конечно, никто не мог предугадать и предсказать, что в реформируемых районах начнутся протесты. Отсутствие реальной политической жизни и подавление массового недовольства в крупных городах привело к ощущению, что формула „народ безмолвствует“ стала аксиомой. Но Валаамова ослица вдруг опять заговорила», — отметил Мазур.
Политический менеджмент Красноярского края оказался перед развилкой. По мнению эксперта, один из вариантов — «откатить» реформу чуть назад, отменив хотя бы объединение тех районов, в которых эта мера вызвала наибольший протест, другой — «объявить протестующих смутьянами, действующими по наущению провокаторов, иноагентов и прочих недругов, привлечь зачинщиков к административной ответственности и довести реформу до конца, не обращая внимания на „вопли граждан“».
Политконсультант, экс-глава управления наружной рекламы мэрии Красноярска Алексей Аксютенко считает, что люди в целом не против одноуровневой системы местного самоуправления, но их возмутили отсутствие диалога и упразднение территорий.
«Если проанализировать основные претензии к муниципальной реформе, то их не так много. Главная эмоциональная претензия — отсутствие какого-либо диалога с жителями края, желание до последнего скрыть суть происходящего и пренебрежительное отношение к мнению людей, да ещё и попытки запугать народ, — отмечает Аксютенко. — Главная содержательная претензия — непродуманное перераспределение территорий в новые муниципальные образования и необоснованное сокращение исторически существовавших муниципалитетов. Если вдуматься, то жители не против реформы в том виде, в котором она задумана федеральным законодателем. Люди согласны даже на одноуровневую систему. Есть территории, например, Енисейский район и Енисейск, которые согласны на объединение. Но там зачем-то делают столицу в Лесосибирске, что абсолютно нелогично, учитывая историческую значимость Енисейска».
Аксютенко подчеркнул, что ещё нигде в России не сокращали районы в таком количестве.
«Система реагировала либо восстановлением „сложности“, либо усилением репрессий»
Напомним, что федеральные власти приняли законопроект, позволяющий регионам самим решать, отменять ли двухуровневую систему местного самоуправления, предполагающую ликвидацию сельсоветов и создание муниципальных округов. Изначально планировалась ультимативная ликвидация нижнего уровня местного самоуправления, но после недовольства ряда регионов были внесены поправки, оставляющие это решение на усмотрение властей субъектов федерации (аналогичная норма действует и в отношении выборов мэров — регионы формально сами решают, сохранять ли прямые выборы, но в реальности почти все субъекты уже отменили их).
Говоря о реформе местного самоуправления, Алексей Мазур обращает внимание, что «упрощение структуры, устранение лишних „сложностей“ и перекрытие каналов „обратной связи“» неизбежно рано или поздно приводит к «сбоям» в системе управления.
«В российской и советской истории такое случалось уже не раз, и система реагировала на это либо восстановлением „сложности“, либо усилением репрессий. Самый яркий и трагический пример — проведение коллективизации в начале 1930-х годов, когда российских крестьян насильно (по большей части) загоняли в колхозы и изымали у них „излишки“ продовольствия, — напомнил политолог. — Излишки эти были определены и подсчитаны заранее, а изъятие осуществлялось вооруженными отрядами, чьи командиры головой отвечали за выполнение плана, который не учел такие „мелочи“, как неполную уборку урожая, потери его при транспортировке и хранении в только что организованных и плохо управляющихся колхозах. По плану зерна должно было остаться достаточно для прокорма крестьян и посевного материала на следующий год. Но осталось столько, сколько получилось после изъятия, что привело к массовому голоду и смертям крестьян. Советская власть не хотела и не собиралась устраивать этот голод и морить простых колхозников. „Чуждо классовый“ элемент уже был раскулачен и выселен. Так получилось из-за недостаточности элементов „обратной связи“ и жёсткой вертикальной системы насилия, не предполагавшей обсуждения приказов перед их выполнением. Тем не менее, масштабы голода тридцатых (как и многих других „перегибов на местах“) в существенной степени зависели от ретивости местного начальства».
Алексей Додатко и Михаил Котюков (правее), фото t.me/sobranieinfo
Текст редакции «Сибэкспресса»